-Понимаю! Тебе нужно все обдумать. Но я буду тебя ждать. Завтра на пляже. Приходи! Есть много интересных фильмов.

Я поспешно попрощался и буквально выбежал из подъезда его дома. До вечера бродил под дождем, чувствуя себя униженным и использованным. Я стал педиком. Ужас! Как я мог сделать это. Больше я не пошел к нему и даже сменил пляж. Но оказалось, что события того дня были лишь предысторией к случившемуся позже.

Прошел год. Надо сказать, что я часто вспоминал Одессу, и даже иногда жалел, что больше не пошел тогда к нему. Ни подруг, ни друзей за этот год я не завел, а когда занимался онанизмом, вспоминал одесского знакомого. При этом я вводил в попу различные предметы. Сначала, это был наконечник от клизмы. Постепенно я увеличивал размер предмета и в скоре уже пользовался огурцом и бананом. Я был бы не против повторения той истории, но решиться завести новые знакомства не решался из-за боязни огласки. Мне было уже 17. И когда я получил очередную повестку в военкомат, задумался. Один знакомый парень, годом старше меня, посоветовал “закосить”, так же, как это сделал он сам. За приличную сумму, выпрошенную у матери, и с помощью этого парня, имевшего неплохие связи, мне удалось собрать нужные справки и лечь на обследование в военный госпиталь. Выйти оттуда я был должен со справкой, позволяющей мне не служить в армии из-за болезни почек.

И вот во время первого же обхода, открылась дверь в палату и вместе с группой людей в белых халатах, вошел мой одесский знакомый. Не подав виду, что узнал меня, прочитал мою историю болезни и велел через час быть у него в кабинете. Я понял, что крупно влип. Его кабинет располагался на 4-м этаже, а табличка на двери, сообщала о том, что мой знакомый, является Главным врачом этого госпиталя. Час от часу не легче! На ватных ногах я зашел в приемную. Средних лет секретарша, спросила мою фамилию и, сообщив ему, провела в кабинет, закрыв за мной дверь. Он некоторое время молча сидел за своим столом, что-то записывая в журнале, не предложив мне сесть и словно не замечая меня. Это был нехороший знак. Наконец он отложил ручку и окинул меня тяжелым взглядом.

-Я несколько дней ждал тебя тогда на пляже. Ты очень огорчил меня.

Не зная, что ответить я промолчал, нервно теребя полу больничной пижамы.

-Решил “откосить” от армии?- Он не спеша, закурил. - Что ж, я мог бы тебе помочь. Но все будет зависеть от тебя. Выполнишь мои условия – помогу. Нет, – отправишься в морфлот на три года. И я обещаю тебе сущий ад. Понимаешь меня?

-Да- да, Юрий Петрович! Я … я понимаю! И я сделаю все, что Вы захотите! Я готов!

Он усмехнулся.

-Не все так просто. Если ты думаешь, что я хочу от тебя повторения одесской встречи, то ты ошибаешься. Я знаю, что она тебе тогда понравилась. Ты же настоящий педик. Просто еще не понял этого. Небось, весь год дрочил, вспоминая, как я тебя трахал тогда? Но теперь от тебя потребуется нечто большее. Я намерен серьезно наказать тебя. В общем, так! Я делаю тебе освобождение от армии, а ты в течение года будешь моим рабом. Это означает, что ты будешь исполнять любые мои желания и прихоти. И не только в постели. За лень и непослушание, я буду строго наказывать тебя. Впрочем, я смогу наказать тебя, даже если ты не провинился, а мне захотелось этого. Разумеется, никакого криминала не будет и никто из твоих знакомых и родителей о наших отношениях не узнает. Вот такова цена. Ответа жду сейчас же.

-О каких наказаниях Вы говорите? – спросил я дрожащим голосом.

-О каких? Бог мой, уж поверь, я найду способ тебя наказать. Но основное наказание, разумеется порка. Сечь тебя я буду часто и больно. Потому как, мне эта процедура весьма по душе, а потом мне нужен послушный раб, а проще всего добиться послушания можно нещадной поркой. Хотя будут и другие наказания. Ну, так я жду ответа, хотя выбора у тебя, по-моему, нет. Считаю до трех: раз! Два!

-Хорошо! Я согласен! - выдохнул я. – Но … это… не повредит здоровью?

-Не волнуйся, - усмехнулся он. – Только закалит. А я знал, что ты согласишься. Ведь тебе нужно, чтобы с тобой обращались, как со шлюхой. Ну что ж, начнем прямо сегодня. Я дежурю сутки. Я переведу тебя пока в отдельную палату, где тебя никто не будет тревожить. Разумеется, кроме меня. Через неделю, я смогу, пожалуй, сделать тебе справку. Когда выпишу, будешь являться ко мне по первому же требованию. И не дай бог, попытаешься меня кинуть! Тебе будет очень плохо, поверь мне! Ну а сегодня вечером я тебя высеку розгами. И высеку серьезно. Так, чтобы хорошо знал, что тебя будет ожидать за провинности.

Он снял трубку и, набрав номер, приказал секретарю вызвать к нему санитара Олега. Через несколько минут в кабинет вошел высокий круглолицый молодой человек лет 25, в белом халате.

-Олег! Я сегодня дежурю ночь. Часов в семь, возьмешь этого парня в процедурную, в мою. Сделаешь ему промывание кишечника, хорошо сделаешь. А потом приведешь ко мне. А сейчас возьми мою машину, съезди в лес и нарежь 10 свежих ивовых розог. Замочишь их в процедурной. Вот тебе ключи от машины и от процедурной. Понимаешь меня?

Парень усмехнулся, покосившись на меня. От стыда я готов был провалиться на месте.

-Сложный пациент? – спросил он.

-Еще какой. Только будь осторожным. Чтоб никто не видел. Розги заверни во что-нибудь.

-Понял! Все сделаю, Юрий Петрович!

-Хорошо. Отведи его в палату.

В полном шоке я вышел из кабинета и словно во сне побрел в палату. Неужели это не сон, и все происходит на самом деле. Или это просто шутка? Но доктор был абсолютно серьезен. В голове проносились обрывки его фраз: “будешь моим рабом”, “сечь буду часто и больно”, “высеку розгами”. Боже мой! Неужели мне придется вынести это! Украдкой я взглянул на Олега, провожающего меня в палату. В ответ, оскалившись зловещей улыбкой, он наклонился к моему уху, и шепнул:

-Отдохни хорошенько. Вечер будет тяжелым. Пороть тебя буду я. А я в этом деле дока. Мало не покажется. Так что готовься.

Боже мой! Сколько еще людей станут свидетелями моего позора?!

Моего соседа в палате не оказалось. Я ничком упал на койку, с трудом сдерживая слезы. Ни о чем другом кроме порки я и думать не мог. Вспомнил, как однажды отец, когда мне было 12 лет, отхлестал меня ремнем за то, что я без спросу залез в его машину и завел ее, не выключив скорость. Машина дернулась и уперлась в бампер, стоящей впереди другой машины. Отец выволок меня из-за руля, отвел домой, снял ремень и, положив животом на кровать, держал левой рукой, а правой принялся стегать, сложенным вдвое ремнем, меня по заднице. И хотя боль была вполне терпимой, а штанов он с меня не снимал, я потом неделю избегал попадаться на глаза родителям. Так велико было чувство стыда, которое я испытал после самого позорного, как мне казалось, наказания. И еще страшнее был страх, что кто-нибудь об этом узнает. Вообще, слова “порка”, “розги” резали мне слух. Однажды, когда мы проходили “Детство” Горького, нам задали выучить близко к тексту эпизод, подробно описывающий, порку Саши. Меня вызвали к доске, чтобы я пересказал текст. Краснея и смущаясь, я с трудом сделал это, а учительница тогда заявила, что ей жаль, что детей теперь не воспитывают так, как раньше. Наверняка дисциплина и успеваемость были бы совсем другими. Тогда один мой одноклассник заявил, что его тоже отец частенько лупит ремнем. Я тогда удивился тому, что он совершенно не стесняется говорить об этом при всем классе. Учительница спросила, кого еще родители наказывают ремнем. Все промолчали и я, конечно тоже, хотя случай с машиной произошел буквально на днях.

Я вдруг обнаружил, что от этих воспоминаний, член у меня стоит во всю. Я даже испугался и побежал курить. Но не мог перестать думать о порке. В памяти всплывали сюжеты о наказаниях, в прочитанных когда-то книгах, причем с удивительными подробностями. Я не мог понять, почему я все помню так, будто учил наизусть Я курил сигарету за сигаретой, хотя обычно почти не курил. Время тянулось страшно медленно, но чем ближе стрелка подползала к семи часам, тем сильнее я нервничал.

И вот ровно в семь в дверях возникла внушительная фигура Олега. Он поманил меня пальцем. Я обречено поплелся за ним. На этаже начальства не было ни души. Олег ключом отпер дверь с надписью “процедурная” и когда мы вошли заперся изнутри. Ширма, небольшой стол, пара стульев, кушетка, на полу ковер – это был как бы “предбанник”.

-Раздевайся! – приказал Олег, и, видя, что я колеблюсь, прикрикнул, - Живее! Все снимай! До гола!

Дрожащими руками я с трудом расстегнул пуговицы и разделся до гола. С усмешкой он оглядел меня с головы до ног.

-Хороший мальчик! За такого где-нибудь у “Интуриста” кучу денег можно получить.

Я покраснел, как рак.

Он подтолкнул меня в соседнюю комнату, и я ступил босыми ногами на холодный кафельный пол. Это была процедурная. Первое, что я увидел, была наполненная водой ванна, в которой плавали штук десять очищенных от листьев, свежих ивовых прутьев, длинной не менее метра, ровных и не слишком толстых. Я содрогнулся от одного их вида, а Олег зловеще усмехнулся:

-Что? Нравятся розги? Это я для тебя постарался. Ох, и надерем мы тебе сегодня задницу! Но это потом. А сейчас будем очищаться от дерьма. Ложись на кушетку, на левый бок, колени подтяни к животу.

Олег приготовил водный раствор с марганцовкой и вооружился клизмой. Это была небольшая груша, но с толстым длинным наконечником. Смазав палец вазелином, он смазал мне задний проход, глубоко погружая палец. Набрав воду, он до упора ввел в меня наконечник. Сначала воздух с громким урчанием попал в меня, а затем потекла теплая вода. При этом он вращал и двигал во мне клизмой, словно трахал меня ею. Опустошив одну, набрал другую. Причем набирал не до конца, чтобы вместе с водой шел воздух. После седьмой порции, он отложил клизму. Я уже едва сдерживал воду, но он еще несколько минут не разрешал мне встать. Я даже заплакал от боли в кишечнике и тогда он отпустил меня. Туалет был в той же комнате, за дверью. Я бросился к нему, но все же не удержал и выпустил немного воды. Она потекла по моим ногам на пол.

-Ах, мерзавец! – крикнул он мне в след. – Ну, ты у меня получишь!

Едва я успел опорожниться, как он вошел в туалет и, схватив меня за волосы, стащил с унитаза. Не отпуская мои волосы, он поставил меня на четвереньки перед лужей, которую я упустил и, как щенка, принялся тыкать в нее носом. При этом он несколько раз сильно шлепнул ладонью по моей заднице. Такого унижения я еще никогда не испытывал. Все мое лицо было в дерьме. Я заплакал от стыда. А Олег, не дав мне умыться, вновь уложил на кушетку. Пытка повторилась еще дважды.

Затем он приказал мне тщательно вымыть унитаз и пол. Лишь после этого он велел мне наполнить ванну, соседнюю с той, в которой мочились розги, и, дав мне мыло и шампунь, вымыться самому.

Он дал мне полотенце и простынь.

-Обернись в простынь, возьми розги. Пора на порку! Хозяин ждет.

Закутанный в простынь, босиком, с розгами в руках, боязливо поглядывая на вход на этаж, я засеменил за ним к кабинету Юрия Петровича. В кабинете его не оказалось, но Олег толкнул дверь с надписью “комната отдыха” и мы вошли в нее. Комната была небольшая, уютно обставленная. Большой кожаный диван сразу напомнил мне одесскую квартиру Юрия Петровича. Перед диваном стоял журнальный столик, по бокам его, два кресла. У стены сервант, столик с кофеваркой и столик на колесиках с напитками. А чуть слева от серванта, стояла тумбочка с телевизором и видеомагнитофоном. На полу лежал мягкий ковер, а освещалась комната несколькими бра, висевшими на стене над диваном. Доктор удобно расположился на диване перед включенным телевизором. Туфли он снял и положил ноги на журнальный столик.

-Парнишка готов! – доложил Олег. – Я могу остаться?

-Конечно. Ты останешься. – Юрий Петрович окинул меня взглядом и довольно ухмыльнулся. – Как он себя вел?

-Нормально. Правда, пару раз не успевал добежать до унитаза.

-Ты наказал его?

-Потыкал носом в его же дерьмо. Заставил все убрать.

-Хорошо. Что же ты стоишь? – обратился он ко мне. – Подай розги своему хозяину и попроси его хорошенько тебя высечь!

Я тяжело дышал от волнения, не в силах двинуться с места. Олег со всей силы шлепнул своей тяжеленной ладонью мне по заднице. Я вскрикнул.

-Ты что? Оглох? Слышал, что сказал господин?

С трудом, сдерживая слезы от жгучего стыда, я спотыкаясь, подошел к доктору и протянул розги.

-Пожалуйста, Господин, высеките меня, хорошенько! – Запинаясь, срывающимся, дрожащим голосом произнес я. Но он не спешил брать розги.