Занавес из белого шелка, спускающийся с потолка, разделял зал на две половины. Лампы были погашены, и только в глубине, за занавесом, горел яркий прожектор. Гостям, расположившимся в мягких пуховых креслах, предлагались напитки на любой вкус. В темной половине зала были только мужчины и женщины, не участвовавшие в маскараде. На белом шелке возникают смутные видения, почти галюценации: осторожно взятые тонкими пальцами, словно нежные цветы, фаллосы разных размеров и форм; их два, четыре, восемь... В медленном ритме паваны кружат они вокруг фантома, вокруг призрака женщины, чье реальное тело живет там, в запертом пространстве между прожектором и шелком... Ее силуэт изгибается в сладкой истоме и, словно надломившись, опускается вниз, неразличимым. Видна только грудь. Чья-то рука возникает из ничего, описывает в воздухе параболу, ладонь ложиться на невидимый живот, становится различим палец, двигающийся взад-вперед там, где скрыт призрак пола. Этот фаллический призрак все убыстряет ритм танца, наконец, а женское тело выгибается, опирается о землю только пятками и затылком, превращается в натянутую струну. Внезапно палец исчезает, Приап успокаивается, силуэт бледнеет, экран погружается в темноту...

Но вот он вспыхивает снова, становится виден новый профиль с остроторчащей грудью, длинными стройными ногами, голову украшает воздушная прическа, высокая, как корона. С левой стороны возникает еще одна фигура; танцуя под аккомпанемент глухо звучащих колокольчиков, она приближается к первой, и призрак мужественности выдается вперед решительно и строго, как на этрусских фресках.

Эти два образа соединяются. Легко, как пушинку, поднимает мужская тень женскую. Выгнув спину, крепко стоя на неподвижных ногах, мужчина с силой проникает в балерину, а та заключает его в крепкие объятия. Все это ясно видно под искусственным лунным светом. И снова ночь покрывает слившиеся силуэты своим покровом.

Кажется, что наступает рассвет и в этих искусственных утренних сумерках вновь виден женский силуэт, неясно только, тот ли, что был прежде, или другой; легче отличить друг от друга летающих райских птиц. Женщина садится, подогнув под себя одну ногу и вытянув другую. Мужчина, а может быть фавн, приближается к ней, опускается на колени. Женский силуэт кладет ногу на его плечо и делает движение навстречу жаждущему рту. Тень мужской голову зарывается в тени женских бедер, и женщина откидывается назад, подставив грудь небесам. И свет вновь медленно меркнет...

На переднем плане четвертой картины - сидящий мужчина. Тень женщины - нет, музы! - возникает перед ним из мрака. Ее прическа подобна облаку, и походка ее воздушна; танцуя, она приближается к нему, склоняется все ниже. Фаллос героя медленно вырастает ей навстречу и, наконец, сливается с этим туманным неразличимым ликом. Но потом снова появляется и снова исчезает, окунаясь вглубь торжественно, священнодействуя, твоя какой-то ритуальный обряд. Женщина исчезает. Полубог остается один.

Но вскоре из черного сумрака проступает еще одна фигура. мужчина простирает к ней руки, привлекает ее к себе, поднимает - и с силой вонзает в нее свой член. Мягкие женские округлости сливаются с лепной мускулатурой любовника. Руки обвивают его шею, губы прижимаются к губам. И тело женщины изгибается с океанической гибкостью, вытягивается в воображаемом потолку, опускается и снова парит в воздухе. И при каждом движении фаллос появляется и снова погружается в глубокую тень.

Зрители неистовствуют: каждый нерв напряжен, каждая жилка, неукротимая сила пульсирует в их потаенных членах. Но представление продолжается. Женщина подпрыгивает, взмахивая руками в воздухе, волосы распущены и касаются земли, мужчину сотрясают судороги. Кажется, животворный сок так и хлещет из него.

В следующей сцене зрители видят покоящуюся на высоком ложе женщину. Ее плечи и лицо совершенно исчезают под густой волной волос. Широко раскинув ноги, она словно ждет кого-то. И он появляется. При его появлении женщина поворачивается спиной, выгнув поясницу, становится на колени. Исполнитель мужской роли вонзается в нее сзади так глубоко, что дальнейшее движение становится, по-видимому, невозможным. Поэтому он внезапно застывает. И женщина каменеет. Сразу же от левой кулисы отделяется другая женская фигура. Плавными шагами подходит она к замершей паре. Выступающий наружу бугор Венеры прикасается к женскому изваянию: женщина сразу же оживает, поднимает голову, становится виден ее профиль, жадными губами она впивается в приманку.

Это оживляет и мужчину. С внезапным напором он начинает терзать бедра пленницы, и та, разорвав привычную тишину театра теней долгими дикими криками, исчезает в ночи. Какое-то время экран пуст. Потом на нем появляется двое стоящих друг против друга мужчин. Они сближаются так тесно, что два их ясно различимых, торчащих вперед члена сливаются в один огромный, толщиной в руку, фаллос. За спиной каждого нечто вроде стола или алтаря. Слева и справа возникают два женских существа, напоминающий барельефы на нубийских вазах. Груди выступают над плоскими животами. Обе фигуры медленно приближаются к центральной группе. Но правая останавливается на полпути, а левая опускается между двумя мужчинами на землю и образует с ними одно целое. Нужно быть особенно внимательным или обладать ярким воображением, чтобы увидеть, как она берет в рот этот двойной фаллос. Потом она поднимается и вытягивается на одном из столов. Голова ее на уровне мужских бедер, и мужчины немного придвигаются к ней так, что могут губами прикоснуться к женскому телу.

Другая женщина в точности повторяет весь обряд и устраивается на втором столе, образуя с первой полную симметрию. Теперь обе средние фигуры прерывают свой несколько гомосексуальный tet-a-tet, делают полуобороты и приближаются к алтарям: губы женщина раскрываются им навстречу, и каждая из лежащих завладевает фаллосом своего любовника. Потом показываются еще два женских силуэта, несущие между своими пышными грудями мужские символы. Грациозными обольстительными движениями снимают они с шеи искусственные члены и прививают их к жаждущим телам. Потом опускаются на колени между бедер этих новых гермафродитов и приникают губами к тем нежным росткам, которые они только что постарались облагородить.

Справа и слева появляются еще двое мужчин и приближаются к коленопреклоненным женщинам. А те в тот же миг отворачиваются от искусственных членов , которые они только что всадили своим возлюбленным, и стремятся отведать вновьприбывших. Их сноровка привлекает внимание двух других мужчин, от которых они оторвались, и те снова поворачиваются и подступают к этим женщинам сзади, приподняв из за бедра: по движениям мужчин видно, что они проникли достаточно глубоко.

Двое стоящих мужчин, чьи фаллосы были во рту превратившихся в андрогинов женщин, были разделены небольшим расстоянием, и оно требовало заполнения. показалось еще две мужские персоны. Они встретились в центре экрана, задвигались, закружились в пустом пространстве и, наконец, приняли точно такую же позицию, которую сначала занимала первая мужская пара. Все четверо касались друг друга ягодицами.

Вслед за этим с обеих сторон экрана на сцену выпрыгнули две новые женщины, потом еще две. Первые расположились вдоль алтарных столов и принялись целовать груди лежавших там, ласкать следы, оставленные искусственными фаллосами. Две другие, присев на корточки возле приникших к фаллосам женщин, потянулись к низу их животов - ведь их любовники избрали другой путь. Свободной рукой каждая женщина ласкала грудь партнерши.

Таким образом на сцене образовалось шесть групп: в каждой группе один мужчина и две женщины. Мужчина, обняв одну из них за талию, укладывал ее на спину так, что ее голова упиралась в пятки другого представителя сильного пола, того самого, кого в это время содомировала поклонница искусственного фаллоса. Другую ученицу располагали так, чтобы ее удобно было вылизывать той, что лежала на спине. А руки "верхней" женщины должны были быть достаточно длинны, чтобы дотянуться до мужских плеч и суметь потрогать член третьего из четверки, вонзившегося в зад ее подруги.

Эти действия разворачиваются в обеих сторонах диптихона. Мужчины, приведенные четырьмя последними исполнительницами, занимают окончательное место на телах своих возлюбленных; но если раньше работали только губы и языки, то теперь соитие совершалось по всем правилам. и в то же время каждый из них ласкает грудь той, которую лижет ее подруга и соединяет на ее бутоне мужской и женский языки. Все их движения в постоянной гармонии: с жестами женщин, в которых они вонзаются, с теми, кого они ласкают языком и руками, в то время как их так же ласкают другие мужчины и женщины. Вся прелесть картины именно в этой координации межчеловеческих отношений.

А тем временем свет мало-помалу меркнет, отдельные силуэты едва различимы. Сгущающаяся тень стирает изображения с экрана, заполняет последние пустоты между фигурами и все-таки не заканчивает игры. Тонкой игры черных и серых тонов, которые движутся, вздрагивают, пробуждая в тех, кто наблюдает за ними, какие-то могучие желания.

Она бежит к берегу и почти возле самой террасы падает на песок. Преследователи догоняют ее, и она уже ощущает тяжелое тело одного из них возле себя, его губы ищут и находят ее губы. Она чувствует, как твердый, подобно окружающим бухту скалам, член раздвигает ее бедра. Ей понятно это нетерпение, и она распахивается навстречу ему, покорно отдаваясь мощи его натиска. Он счастлив, она радуется тому, что ее победитель так настойчив, что он не интересуется, казалось бы, ее желаниями, и без всякой подготовки, без предварительной игры попросту пронзает ее. Другие словно ждут своей очереди.

Но вдруг после первого неистового штурма он успокаивается, и в его движениях проступает что-то утонченное: он ласкает ее умело и нежно. И вдруг он выходит из нее, поворачивается на спину и привлекает ее на себя. Она понимает его намерение и в то самое мгновение, когда руки второго начинают раздвигать ее ягодицы, и этот юноша неодержимо проникает в нее с другой стороны, в то время как первый по-прежнему остается в ней. И, несмотря на секундную боль, она, чувствуя на своих губах соль моря и жаркое дыхание мужчины, спрашивает себя: можно ли быть счастливее? Ах, как прекрасны эти двойные удары! Как ощущают ее живот и поясница вес этих двух мужчин. Кажется, вот-вот они порвут тонкую перегородку и встретятся там, внутри, подобно двум счастливым друзьям!

Но это еще не все: остается еще один вход, еще одна гавань этого безудержного ненасытного тела. Она поднимает голову, и третий мужчина проникает в ее широко раскрытые губы.

Ну вот! Все трое - туда, глубже, сильнее! Она празднует мистерию страсти, смеется, поет, ликует. Ах, как хороши три ее героя! Нет, не трое, это один ее любовник, один с тремя орудиями наслаждения, с тремя головами, с тремя парами рук, ласкающих ее тело.

И вот все четверо одновременно содрогаются в судорогах оргазма и замирают. Эммануэль выскальзывает из их объятий и одним прыжком достигает террасы. Отслоняет бамбуковую занавеску и входит в комнату, где спит Анна-Мария.