Эммануэль покраснела.

Мари-Анж увидела фотографию:

- Какая ты красивая? Кто тебя снимал?

- Один художник, приятель моего мужа.

- А у тебя есть другие портреты? Их надо тоже держать здесь. Ты ведь здесь занимаешься любовью?

Девочка замерла, любуясь расстилавшимся перед нею пейзажем. Затем, совершенно естественным видом, она расстегнула высоко подвязанный пояс, стягивающий ее талию, и бросила на красное плетеное кресло. Без промедления она сверкнула молнией пестрой юбки, и та упала к ее ногам. Переступив через юбку, бросилась в шезлонг и взяла один из журналов, лежащих на столике. На ней была только длинная блузка, доходившая до бедер, да узенькие, похожие на мужские плавки-трусы.

- Ой, я так давно не видела французские журналы!

В шезлонге Мари-Анж устроилась быстро. Она вытянула благопристойные прижатые друг к дружке ноги и развернула журнал. Эммануэль вздохнула, пытаясь прогнать смущение ее мысли, и расположилась напротив Мари-Анж.

Мари-Анж погрузилась в чтение, спрятав за журналом свое лицо. Но неподвижной она оставалась ненадолго. Вот ее тело начинает вздрагивать, словно начинает резвиться и взбрыкивать молодой жеребенок. Она подняла левую ногу и положила ее на подлокотник кресла. Эммануэль бросила взгляд на выглядывающие из-под блузки трусики. Рука Мари-Анж оторвалась от журнала, опустилась виз, нашла под нейлоном трусиков какую-то точку и замерла там. Затем она снова задвигалась - трусов уже не было видно. Теперь средний палец был опущен, только он касался кожи, а другие пальцы образовали над ним как бы раскрытые надкрылья. Сердце Эммануэль забилось так сильно, что она испугалась, что этот стук услышат в доме. Она облизнула внезапно пересохшие губы. Мари-Анж продолжала свои забавы. Теперь опустился вниз и большой палец, опустился и раздвинул нежную плоть. Остановился, словно задумался и, помедлив немного, стал описывать круги, дрожа еле уловимой дрожью. Невольный стон вырвался из губ Эммануэль. Мари-Анж опустила журнал и улыбнулась.

- А ты разве не ласкаешь себя? - Голова ее лежала на плече, в глазах светился огонек. - А я всегда это делаю, когда читаю. Эммануэль только кивнула головой, слов у нее не было. Мари-Анж отложила журнал, положила руки на бедра и одним рывком сдернула с себя трусики. Она поболтала в воздухе ногами, чтобы окончательно освободиться от этой части туалета. Затем она расслабилась, закрыла глаза и двумя пальцами раздвинула розовое влажное отверстие.

- А-а, хорошо. Вот как раз в этом месте. Ты согласна со мной? Эммануэль не могла отвечать, и Мари-Анж продолжала тоном непринужденной светской беседы:

- Я люблю это делать долго. Потому что я никогда не трогаю высоко. Самое лучшее - просто делать туда-сюда в дырочке. И она продемонстрировала этот способ. Через несколько минут ее поясница выгнулась дугой, и Эммануэль услышала стон похожий на жалобу:

- О, я не могу больше удержаться...

Палец трепетал, как стрекоза над цветком. Стон превратился в крик. Бедра раскрылись и снова сжались, не выпуская руку из своих тисков. Она кричала долго и громко и, наконец, затихла, еле переводя дыхание, открыла глаза:

- Это в самом деле очень хорошо, - прошептала она.

И снова, наклонив голову, она начала, медленно осторожно вводить внутрь себя средний палец. Эммануэль кусала губы. Когда палец скрылся в глубине, Мари-Анж снова издала протяжный стон. И вот она уже другая - она просто лучится здоровьем, удовлетворенностью, сознание выполненного долга.

- Поласкай и ты себя, - деловито предлагает она Эммануэль. Эммануэль колеблется, но колеблется не долго. Она встает и расстегивает шорты. Они падают на пол, Эммануэль вытягивается в кресле, а Мари-Анж располагается рядом, на мягком плюшевом пуфе. Обе теперь одеты совершенно одинаково: прикрыт только бюст. Мари-Анж почти касается губами щели своей подруги:

- А как ты это делаешь?

- Как все, - отвечает Эммануэль, думая о легком дыхании девочки, коснувшемся ее бедер. Если бы она положила на бедра руку, это разрядило бы напряжение, и Эммануэль не так бы стеснялась, может быть.

Но Мари-Анж не прикоснулась к ней. Она сказала только:

- Дай мне посмотреть.

Мастурбация была для Эммануэль всегдашней помощью и успокоением. Это был самый надежный способ отъединиться от мира, в эти минуты словно непроницаемый занавес спускался на нее, и по мере того, как ее пальцы делали свое дело, спокойствие нирваны воцарялось в ней. На этот раз она не собиралась оттягивать наслаждение. Ей хотелось поскорее найти знакомую страну и упасть на родную почву в сладком обмороке оргазма.

Она очнулась и услышала новый вопрос Мари-Анж:

- А кто тебя научил этому?

- Я сама. Просто мои пальцы открыли, что они могут делать, - усмехнулась Эммануэль. Как всегда в такие минуты настроение у нее было отличное.

- И ты умела это делать уже в 13 лет? - недоверчиво осведомилась Мари-Анж.

- О, гораздо раньше! А ты?

Мари-Анж не ответила и продолжала спрашивать:

- А где тебе приятней всего ласкать? в каком месте?

- О, во многих! И везде, знаешь, ощущения разные: и вверху, и посередине, и совсем внизу. А разве с тобой не то же самое происходит?

И опять Мари-Анж уклонилась от ответа. Она сказала:

- А играешь ты только с клитором?

- Нет, что ты! Ведь самая маленькая дырочка, уретра, тоже очень чувствительная. Я кончаю, как только прикоснусь к ней

- А еще что ты делаешь?

- Ну, я люблю ласкать губы и проникать за них туда, где самое мокрое место...

- Пальцами?

- Пальцами и еще бананами (в голосе Эммануэль послышалась даже гордость своей изобретательностью). Банан далеко может пробраться, до самого дна. Я их сначала очищаю. Только нужно, чтобы они были созревшими. Лучше всего такие, какие продают здесь на Плавучем рынке - длинные, зеленые...

Воспоминания об этом удовольствии подействовали на нее так, что она, совсем забыв о свидетельнице, положила пальцы на свое лоно и начала мять его ими. И все-таки ей хотелось, чтобы в нее проникало сейчас что-нибудь более реальное. Она повернулась лицом к Мари-Анж, закрыла глаза, широко раскинула ноги и после нескольких секунд ожидания начала пронзать себя двумя сложенными пальцами. Быстро. Сильно. Через три минуты все было кончено.

- Видишь, я могу ласкать себя несколько раз подряд.

- Ты это делаешь часто?

- Да.

- Сколько раз в день?

- По-разному. Понимаешь ли, в Париже у меня было не так уж много свободного времени, надо было ходить на факультет, бегать по магазинам. Больше двух раз у меня не получалось: утром, под душем, ну и вечером, перед тем как заснуть, парочку раз. Ну если ночью проснусь тогда, конечно, тоже. а вот во время каникул я ничем другим не занималась, а могла радовать себя помногу. А сейчас у меня как раз каникулы!

Эммануэль был счастлива, что она может говорить о таких вещах. И особенное удовольствие заключалось в том (хотя она не могла в этом признаться), что она мастурбировала перед этой девочкой, что та любит на это смотреть и знает толк в наслаждении. Господи, до чего же она хороша! Эти прекрасные волосы и бедра, так невинно и бесстыдно обнаженные перед старшей подругой!

- Ты о чем задумалась, Мари-Анж? У тебя такой грустный вид...

Эммануэль погладила девочку по волосам.

- Я думаю о бананах, - вздохнула Мари-Анж.

Она смешно наморщила нос, и обе они принялись хохотать, чуть не задохнувшись от смеха.

- О нет, этот способ не для девушек! Что угодно, но только не это.

- А как ты начинала с мужчинами?

- Меня лишил невинности Жан.

- У тебя никого не было до мужа! - воскликнула Мари-Анж с таким негодованием, что Эммануэль пришлось как бы простить у нее прощения.

- Нет, то есть почти нет. Разумеется, были мальчики, которые меня ласкали, но это все было не по-настоящему. Эммануэль вздохнула и продолжала:

- Вот Жан, он занялся со мной любовью сразу же. Потому что я его любила.

- Прямо так сразу?

- На второй день нашего знакомства. Он пришел в гости к моим родителям, они у кого-то познакомились. Он сидел за столом и все время смотрел на меня, и видно было, что я ему очень понравилась. Потом, когда ему удалось остаться со мной вдвоем, он задал мне множество вопросов: сколько у меня поклонников, люблю ли я заниматься любовью. Я была ужасно смущена, но рассказала ему всю правду. И он тоже, как и ты, хотел знать все в точности и в подробностях. А на следующий день он пригласил меня покататься. Посадил меня рядом с собой и одной рукой вел машину, а другой обнимал меня и начал ласкать, сначала плечи, потом грудь. А когда мы остановились на лесной дороге в Фонтенбло, он первый раз поцеловал меня. И сказал мне так, знаешь, строгим тоном: "Ты девушка, сейчас я сделаю из тебя женщину". И мы сидели в машине прижавшись друг к другу долго-долго. Сердце у меня билось сильно-сильно, а потом успокоилось. Я была счастлива. Все произошло именно так, как мне представлялось. Жан велел мне стянуть с себя штанишки, и я сразу же его послушалась - мне хотелось помогать ему, не быть пассивной участницей свой собственной дефлорации. Он положил меня на сиденье, а сам встал в раскрытой дверце. И совсем не играл со мной, вошел сразу и так умело, что ничуть не было больно. Наоборот, почти тут же стало так приятно, что я отключилась. Я пришла в себя полностью, когда мы уже сидели в ночном ресторане за столиком на двоих. Потом Жан спросил номер, и мы занимались любовью до самой полуночи. Я быстро всему научилась.

- А что сказали твои родители?

- Да ничего. Назавтра я всем растрезвонила, что я уже не девушка, что у меня есть любовник. И они нашли это совершенно нормальным.

- И Жан попросил твоей руки?

- Да вовсе нет! Мы и не помышляли о женитьбе. Мне было неполных семнадцать, я только что сдала свой "бак".

- А с кем? - оживилась Мари-Анж.

- С двумя мужчинами, которых я никогда не знала раньше. Я даже не знаю, как их зовут.

- Они все от тебя получили?

- Да!

- А сначала они поиграли с тобой?

- Да!

- А они вошли в тебя глубоко?

- О да! Очень глубоко!

Эммануэль инстинктивно прижала ладонь к низу живота.

- Поласкай себя, пока будешь рассказывать, - распорядилась Мари-Анж.

Эммануэль отрицательно покачала головой. Мари-Анж всматривалась в нее осторожно.

- Ну, давай, - настаивала она. - Рассказывай!

На зов Эммануэль появилась служанка - прямой стан, черные волосы с цветком в прическе, пестрый саронг - подлинная мечта Гогена. Обе собеседницы немного приоделись: Эммануэль влезла в свои шорты, Мари-Анж натянула трусики. Пестрая юбка по-прежнему лежала на кресле. Потом, вняв настойчивым просьбам Мари-Анж, Эммануэль принесла все свои "голые" фотографии. И тогда вопросы возобновились:

- Послушай, а ты мне ничего не говорила о том, что у тебя было с фотографом.

Когда вечером свежий, только что из-под душа, Жан вошел в комнату жены, он увидел ее сидящей нагишом на кровати. Он подошел к ней, она обняла его за бедра и потянулась вперед, жадно раскрыв рот. Она прилипла к бедрам мужа, и в считанные секунды изящный жезл превратился в могучую палицу. Эммануэль втянула его в себя, и он окончательно отвердел. Тогда Эммануэль принялась лизать эту дубину по всей длине, проводя языком по голубым вздувшимся венам. Жан пошутил: "Ты напоминаешь мне человека, жующего кукурузный початок". И тогда, чтобы сходство было полным, Эммануэль пустила в ход свои маленькие зубы. А чтобы загладить боль, она стала дуть на кожицу, поглаживать тестикулы, проводя по ним языком. Она заглатывала фаллос все больше и больше, не боясь задохнуться. Делала она все это, расторопно, с наслаждением. То, что чувствовал ее язык и губы, передавалось грудям и лону. Она постанывала, на мгновение выпускала фаллос изо рта, щекотала его языком, и снова проглатывала трепещущую плоть.

Жен обеими руками сживал голову жены. Но вовсе не для того, чтобы руководить ее движениями и регулировать их ритм. Он великолепно знал, что вполне может положиться на ее умение. Она научилась этому как-то сразу и исполняла это лучше других. В иные часы Эммануэль заставляла мужа просто изнемогать от наслаждения: она не останавливалась подолгу ни на одной определенной точке, собирала нектар с любого цветка, заставляя жертву издавать отчаянные стоны, жалкие мольбы, заставляя извиваться, иступленно кричать, пока, наконец, она не завершала свой шедевр. Но сегодня ей хотелось дарить более безмятежные радости. Она только добавила к губам и языку ритмические движения рукой, чтобы выжать из Жана все, до последней капельки. И когда поток хлынул, Эммануэль пила из него медленно, глубокими глотками, а последнюю, самую драгоценную каплю, она слизнула языком.

Она была так готова к оргазму, что пролилась, едва только Жан склонился к ее лону и коснулся губами маленького напряженного бутона плоти.

- Теперь я тебя возьму, - пробормотал Жан.

- Нет, нет! Я хочу пить из тебя снова. Скажи, что ты дашь мне этот напиток. О, ты прольешься ко мне в рот опять, скажи, скажи мне это, я тебя прошу. Это так чудесно, я это так люблю!

- А твои подружки, когда меня здесь не было, ласкали тебя так же хорошо? - спросила она, когда оба они перевели дыхание.