- А теперь давай я тебя полижу, -
сказала она мне, когда я опустил ее на пол.
- А как?
- Ты ложись на диван, а остальное
предоставь мне.
Я послушался. Она села у меня в ногах и,
нагнувшись, стала кончиком языка лизать соски
моей груди. Едва ощутимое чувство трепетной
сладости разлилось по моему телу. Чтобы не
оставаться в долгу, я принялся мять ее груди,
пощипывать соски и гладит руки.
Медленно росло опьяняющее
возбуждение, прорываясь все более и более
сильными взрывами душераздирающей сладости. Я
снова пришел в неистовое возбуждение и, схватив
ее за талию, потянул к себе. Она опустилась грудью
на мою грудь и, широко раздвинув в стороны ноги,
направила своей рукой мой член себе во влагалище
и, когда он достиг предела, она резко выпрямилась,
согнув ноги в коленях.
Теперь она сидела на мне, слегка выгнув
стан, и я отлично видел, как мой член торчит из ее
тела. Она раздвинула пальцами губы своей щели и
сказала:
- Положи сюда свою руку, так будет и
тебе и мне приятнее. Я сделал так, как она сказала.
Я мял лобок и щекотал клитор, она тихонько
подвывала, корчась на мне, как от дикой боли. Это
продолжалось долго, пока, наконец, я кончил,
ущипнув ее за живот. Она дико вскрикнула и тут же
забилась в судорогах, изливая на меня обильные
потоки своего нектара. Изможденный до предела, я
лежал на диване, не в силах пошевелиться, а она
спрыгнула на пол, свежая и бодрая, как ни в чем не
бывало и, мельком взглянув на часы, с ужасом
прошептала:
- О, боже! Уже конец!
Напуганный ее восклицанием, я вскочил
с дивана и подошел к ней. Она молча указала мне на
часы. Было 5 часов 58 минут.
- Что это значит?
- Еще две минуты и мы расстанемся
навсегда, - ее голос дрогнул и на глаза
навернулись слезы.
- Ласкай меня, скорей ласкай! -
воскликнула она и кинулась на диван .
Она села, поджав под себя ноги,
раздвинув их в стороны, и я принялся тереть ей
клитор так неистово, что через несколько секунд
она задрожала от наслаждения. Плача, смеясь и
стоная, она шептала слова любви, слова прощания,
которые разрывали мне сердце. Я тоже
почувствовал слезы на своих щеках, мы душили друг
друга поцелуями и истязали себя остервенелыми
ласками. И вдруг она исчезла. Я провалился грудью
на диван. Разбитый и уничтоженный, я сел. У меня
еще горели руки от жара ее тела. В воздухе стоял
аромат ее духов, смешанный с запахом нашей плоти,
но ее уже не было. Она исчезла. Я свалился на
подушку и уснул мертвым сном.
Он умолк, глядя куда-то в пространство
мечтательным взглядом. Потом опрокинул в рот
стакан коньяку и зажмурился.
- Я устал и хочу спать, - прошептал он, -
приходите вечером , я расскажу, что было дальше.
Мы простились с ним и вышли. Дик заплатил за номер
на неделю вперед и сказал портье, чтобы человека,
который остался там, ничем не беспокоили.
Потрясенные его рассказом, мы долго шли молча.
Потом Дик прищелкнул языком и сказал:
- Вот ведь везет человеку!
Я с сожалением посмотрел на него.
- Глупец, это его трагедия.
К семи часам вечера мы с диком
вернулись в гостиницу. Рэм уже встал и старой
надломленной бритвой заканчивал скоблить
бороду. Он не снял ее совсем, а только подровнял и
теперь выглядел моложе. Руки его стали чище и под
ногтями уже не чернели полоски грязи. Он радостно
встретил нас и, убрав со стола свои бритвенные
принадлежности, поставил бутылку коньяку.
Официантка принесла ужин, и он
посмотрел на нее хоть и не дружелюбно, но без
злобы и даже помог расставить на столе тарелки.
Мы все сели к столу, выпили, и Рэм стал продолжать
свой рассказ.
- Я проснулся только в три часа дня. В
первое мгновение я вспомнил происшедшее ночью
как сон, но увидев белые пятна на ковре, на кресле
и на диване, понял, что это происходило наяву. Я
оделся и вышел на палубу. Пароход подходил к
Марселю. Уже были видны портальные краны и густой
лес мачт стоящих в порту кораблей. На пароходе
царила суета сборов. Я вернулся к себе в каюту,
быстро уложил вещи в дорожный чемодан и сел к
иллюминатору. На душе было пусто и легко. Ничто не
волновало меня. Я не ощущал потери Салины и
радости возвращения домой. Из Марселя я вынужден
был отправиться поездом, чтобы не оказаться в
неловком положении с очередной дамой, в
присутствии которой я не сомневался. Я взял
отдельное купе. В пять часов вечера поезд
Марсель-Кельн отошел от перрона и помчался на
север. Я сидел один в купе и просматривал свежие
газеты, которые купил на вокзале. Но даже
происшествия, из-за которых я только и покупал
газеты, меня не интересовали. Мне было скучно. Я
сходил в ресторан, выпил немного вина и, захватив
с собой бутылку рома, вернулся в купе.
Медленно тянулось время. Стрелка часов
едва двигалась. Час превратился в томительную
вечность. Я достал из чемодана карты и стал их
пересматривать. Tуз червей был для меня не
картинкой, а фотокарточкой любимой женщины. Я
попытался представить себе встречу с
какой-нибудь другой из милых красоток, но
воображение не создало ничего интересного.
Закончив просмотр карт, я положил их на столик у
окна, и, страдая от безделья, задремал. Проснулся
от тишины. Поезд стоял на какой-то станции. Я
выглянул. Прямо передо мной на перроне светился
циферблат часов - без пяти двенадцать.
- Надо приготовиться, скоро придет
очередная женщина.
Я поставил на стол бутылку и приказал
проводнику достать какой-нибудь закуски. К
двенадцати все было готово. Я посмотрел на часы,
отстукивающие последние минуты. И как только
стрелки сошлись, одна из карт с нежным звоном
шлепнулась на пол и на этом месте из ничего
выросла женщина. Она была высока ростом, с
золотистыми волосами, повязанными шелковым
зеленым платком. На ней была желтая блузка, как
кольчугой прикрытая шерстяной накидкой, и
малиновые атласные штаны, плотно облегавшие ее
стройные ноги до колен. Штанины оканчивались
рваной бахромой, которая не служила признаком
ветхости ее наряда, он весь отдавал магазинной
новизной. Зеленый глянцеватый пояс с двумя
ремешками-застежками туго перехватывал ее узкую
талию. В левой руке она держала саблю,
вставленную в красные ножны с кисточками. Я с
нескрываемым любопытством смотрел на нее,
ожидая, что она будет делать. Будто только что
проснувшись от глубокого сна, она сладостно
потянулась, разведя в стороны руки и, заметив
свою саблю, выругалась:
- Вот, дьявол, надоумил его дать мне эту
дубинку.
Она бросила саблю на пол и повернулась
ко мне.
- Ах вот что! Здесь есть мужчина! А я
думала меня здесь ожидает одиночество. Привет,
парнишка! Где это мы? Уж не в поезде ли? Забавно!
Болтая без умолку, она прошлась по
купе, потрогала руками все, до чего могла достать,
заглянула в уборную и, удовлетворенная осмотром,
вернулась к столу.
- Ну, что же, вполне приличная комната.
О, я вижу вино. Вы хотите со мной выпить?
Она бесцеремонно откупорила бутылку и
разлила ром в два бокала.
- Пейте! - не дожидаясь, пока я возьму
свою рюмку, она чокнулась и залпом выпила.
- Ого! Что это? Ах, ром! - она прямо с
тарелки руками хватала устриц и бросала себе в
рот. Я был ошеломлен ее бесцеремонностью и молча
сидел на своем месте, не спуская с нее
любопытного взгляда.
Прожевав устриц, она вскочила.
- Послушайте, у вас не найдется иголки с
ниткой?
Я отрицательно покачал головой, выпил
свой ром и подсел к ней на диван.
- Зачем вам иголка?
- Как зачем? Что, по-вашему, я буду
ходить в таких рваных штанах?
Она аккуратно подвернула бахрому
внутрь.
- Ну ладно, сойдет и так. Давайте выпьем
еще.
Я обнял ее за талию и нежно привлек к
себе.
- Сними свои штаны совсем.
Она разлила ром и, поставив бутылку на
место, с размаху шлепнула меня левой рукой по
щеке. Я отскочил в другой конец дивана.
- Что я вам, уличная девка? - гневно
смерив меня взглядом, сказала она, - сядьте на
свое место.
Сгорая от стыда, я безропотно пересел
на свой диван. Она подала мне рюмку.
- Выпьем за наше знакомство.
- Ничего себе знакомство, - подумал я,
потирая щеку. Поезд стал замедлять ход. В окне
замелькали огни станционных построек.
Торопливо проглотив ром, она вскочила
с дивана и схватила меня за руку.
- Пошли погуляем по перрону.
- Но... Ведь вы не одеты! - смущенно
сказал я, указывая на ее штаны.
- А, не беда, - она взглянула на окна и
радостно воскликнула:
- О, сейчас у меня будет шикарная юбка, -
с этими словами она сорвала шелковую репсовую
занавеску и обернула вокруг себя, получилась
юбка, плотно обтягивающая ее бедра. Она была
коротка, выглядывали кончики штанов.
- А я их сниму.
Она быстро сорвала штаны и прямо на
голое тело навернула материю, укрепив ее на талии
поясом.
- Я готова, пошли.
Поезд уже подошел к перрону. Я взял ее
под руку и мы вышли из купе. В коридоре я
пропустил ее вперед и только теперь заметил, что
она идет босиком. Не долго думая, пока нас еще
никто не видел, я схватил ее за руку и увлек
обратно в купе. Ничего не понимая, она возмущенно
воскликнула:
- Что это значит? Вы забываетесь,
любезный!
- Извините, но вы, очевидно, забыли, что
на ногах у вас ничего нет.
Она взглянула на свои босые ноги и
присвистнула.
- Достаньте мне туфли! - тоном, не
терпящим возражений, приказала она.
- И постарайтесь на высоком каблуке.
В Алжире я купил оригинальные туфли из
змеиной кожи для своей жены. Теперь бросился их
искать. Пока я рылся в чемоданах, моя дама стояла
у окна и нетерпеливо барабанила по стеклу
пальцами. Наконец, я отыскал нужное и бросил к ее
ногам пару новых красивых туфель. Она взглянула
на них и молча протянула мне ногу. Потом вторую.
Она прошлась по купе, посмотрелась в зеркало и
одобрительно кивнула, щелкнув пальцами.
- Превосходно! Теперь пошли.
Мы вышли на перрон, по которому
суетливо шныряли пассажиры нашего поезда,
отъезжающие и носильщики. Мой "Червонный
король", а это был именно он, величавой
походкой королевы шествовал рядом со мной по
перрону, критическим взглядом оценивая
проходящих мимо мужчин. Ее красота и необычайная
нежность скоро привлекли всеобщее внимание. На
перрон выбегали люди, главным образом мужчины,
чтобы хоть мельком взглянуть на нее. Некоторым
она мило улыбалась, некоторым кокетливо строила
глазки, а одному даже подмигнула. Тот завертелся
на месте волчком и бросился к цветочному киоску.
Он поднес моей даме огромный букет астр, в
надежде получить что-нибудь большее, чем намек.
Но она равнодушно приняла цветы и сказала:
- Рэм, дай этому мальчику несколько
франков.
"Мальчик" отлетел в сторону от
нас, как ужаленный. На перрон вышел уже не
молодой, но бравый начальник станции в высокой
форменной фуражке и приготовил жезл, чтобы дать
отправление поезду. Мы поравнялись с ним и моя
дама, любезно улыбнувшись, кивнула ему головой.
Старик вытянулся, как солдат на учении и,
приложив руку к козырьку, расплылся в
подобострастной улыбке. Не сводя глаз с моего
короля, он двинулся за нами, позабыв, зачем вышел
на перрон. Меня забавляло все это и в то же время
червячок ревности будоражил нервы. Я попытался
увести ее в вагон, но не тут-то было. Она смерила
меня пронзительным взглядом и, властно указав
рукой на буфет, сказала:
- Сбегайте и купите мне конфет, только
получше.
Помня, что время отхода поезда уже
прошло, я затрусил к буфету, опасаясь опоздать.
Когда я вернулся к ней, то нашел ее в окружении
нескольких молодых людей, мило беседующей с
начальником станции. Кокетливо строя старику
глазки, она говорила ему таинственным
полушепотом:
- Я не шучу с вами. Вы мне действительно
нравитесь. Вся эта зеленая молодежь непостоянна
и ветрена. Для них женщина - игрушка. Но солидные
люди вашего возраста способны оценить женщину и
быть верны ей до гробовой доски. Она вдруг
улыбнулась и, лукаво прищурив глаза, оглядела
молодежь:
- Тем более, что гробовая доска у вас
под рукой и вам недолго придется терпеть муки
ревности.
Все прыснули в кулак от ее шутки. А
начальник станции, ошалело вытаращив глаза,
изобразил на своем лице жалкую плаксивую улыбку.
Вдруг она заметила меня, кивнула всем на прощание
головой и, подхватив меня под руку, потащила в
вагон. Уже со ступенек она обернулась и крикнула
начальнику станции:
- Дедушка, отправляй поезд, я уже села в вагон,
-только теперь старый ловелас пришел в себя и,
схватившись за голову, помчался к паровозу. Через
полминуты мы тронулись. Мимо нас проплыл конец
перрона с унылой фигурой начальника станции и,
увидев нас, он приветливо помахал рукой и
погрозил пальцем.